Андрей Геласимов: «Главное — не тема, а авторская интонация»

Известный российский писатель и сценарист Андрей Геласимов, посетивший Калининград в качестве почетного гостя фестиваля «С книгой в XXI век», рассказал специальному корреспонденту «Афиши Нового Калининграда.Ru» Евгении Романовой о том, почему не ходит в театр, считает трусостью иронию в современной русской литературе и сам занимается своим менеджментом в России.

— Вы 10 лет преподавали анализ текста. По-вашему, в соединении в одном лице творца текста и аналитика, препарирующего текст, нет ли некоей шизофрении?

— Анализ, несомненно, нужен начинающему автору. Отсутствие аналитических начал и понимания механизмов, с помощью которых складывается текст, не позволит сделать первый шаг и развиться дальше. Пусть даже у него есть в голове книга, есть целый мир, он уже придумал персонажей, есть история — ему кто-то рассказал или он сам ее прожил, — но… У обывателей это называется «страх перед чистым листом». И вот здесь как раз и необходим элементарный аналитический опыт. Начинающий автор должен взять, например, рассказ Тургенева из «Записок охотника» или какой-то рассказ Хемингуэя, или прозу Ирвина Уэлша — и посмотреть, как стартуют эти парни, какова первая строка, как они заканчивают первый абзац, почему первый абзац состоит именно из четырех предложений и т. д. А что будет, если мы добавим предложение? А почему у Хемингуэя мало прилагательных — и у Чехова их нет? Я говорил своим студентам: подумайте, что изменится в тексте Чехова — и стилистически, и композиционно, — если мы наставим туда прилагательных? Это будет уже не Антон Палыч. Исчезнет его интонация, которая, собственно, и определяет автора. Леша Слаповский только что сказал на встрече с читателями: самое главное — это присутствие автора. А недели две назад я в Париже об этом же говорил с Львом Семеновичем Рубинштейном. Ко мне часто подходят молодые авторы, спрашивают совета, что писать, на какие темы. Задаю вопрос Рубинштейну: что, по-вашему, делать молодым авторам? Он говорит: главное — не тема, а авторская интонация. Независимо от того, какова история. И не важно, коряво это написано или сделано великолепным конвенциональным синтаксисом.

Но понять, как именно проявляется авторская интонация, вы сможете, только аналитически разобрав текст. Вы должны тупо подсчитать, сколько было глаголов, сколько прилагательных, как часто автор использует стилистические приемы и тропы — или не использует вообще, и т. д. И когда вы научитесь находить чужую авторскую интонацию, вы сможете найти свою. Она есть у каждого человека — и писателя, и не писателя. У каждого из нас внутри есть маленькое уникальное я. Оно уникально чувствует и реагирует — но, как собака, не может сказать. В каждом из нас сидит Шекспир или Достоевский, но не каждый может заняться анализом и создать интерфейс, с помощью которого он выдаст свою уникальность наружу. Это как компьютер, у которого нет USB-порта. У Андрея Тарковского, если помните, фильм «Зеркало» начинается с того, что к логопеду приходит маленький мальчик, который не может говорить. И он мучительно пытается повторять за логопедом: «Я могу говорить». Это абсолютная метафора: человек был просто созерцателем, теперь переходит в репродуктивную фазу и становится художником, у него возникает аппарат говорения, — но для этого прежде необходимо понять, как движутся мышцы этого аппарата.

Во всяком случае, мне анализ необходим. Конечно, есть гении, которым это не надо. Пушкин. Или Моцарт. Бог поцеловал в макушку — и, пожалуйста, Сороковая симфония. Но гении рождаются раз в сто лет.

— Пушкинские «Повести Белкина» для вас как для аналитика — насколько непредсказуемый текст?

— Это фантастика, что он там делает. Я, например, почти в сорок пять лет читаю в очередной раз «Барышню-крестьянку» — и начинаю вдруг понимать: игр со смертью там гораздо больше, чем в «Гробовщике». Внимательно посмотрите за всей этой комедией: всегда рядом англичанка — образ смерти, а главная героиня полна жизни. Это ренессансное противопоставление (просто у нас Ренессанс случился гораздо позже, Пушкин как раз и есть русский Ренессанс) и в других образах там встречается. Неожиданно, тонко и очень умно. Как аналитик, я все вижу, но думаю, Пушкин это делал по наитию — и сразу. Должен признаться, самые лучшие вещи — и у меня тоже — получаются случайно.

Соотношение анализа и последующего синтеза — очень тонкая штука. Между ними лежит прослойка тайны, где работает только Божья воля: получится или нет. Дальше возникает вопрос: заслуживаете вы, чтобы получилось, или нет. А это связано, в свою очередь, с множеством факторов. Иными словами, надо заслужить, чтобы тайна начала работать на вас.

— К детской литературе вы намерены еще вернуться? Или ваши дети выросли — и теперь не для кого писать?

— Мы с женой рассчитываем, что в течение лет пяти у нас уже внуки пойдут, хотелось бы поскорее. Тогда и книжка будет, и, думаю, ее надо делать более современной. «Кольцо Белого Волка» уже устарела — я писал ее в Англии в 1996 году. Волшебство волшебством, но современные дети иные: они смотрят блокбастеры по ТВ и в кинотеатрах, что колоссально меняет детское сознание, отношение к плотности действия у них совершенно не такое, как у нас.

— Про свою учебу на режиссерском факультете ГИТИСа в мастерской Анатолия Васильева вы сказали однажды: «Он все делал, чтобы мы возненавидели театр. И это ему удалось». Что нужно было делать, в общем-то, великому режиссеру, чтобы его ученики возненавидели театр?

— Анатолий Васильев на тот момент, конец восьмидесятых, был признан лучшим театральным режиссером Европы, получил массу премий. Он стал первым не французским режиссером, которого пригласили ставить в Комеди Франсез, — первым за всю историю этого театра, начиная с Мольера. А в Комеди Франсез, на минуточку, режиссеров назначает президент Французской Республики.

И как раз в это время, в 1988 году, я и попал на курс к Анатолию Васильеву. Очевидно, интенсивность его любви к театру исключала всякое пространство для нас. Поступить было трудно, конкурс оказался 600 человек на место. Понятно — главный театральный вуз страны, курс модного режиссера. Только что вышел его спектакль «Шестеро персонажей в поисках автора» по Пиранделло — он взорвал всю Европу, Москва просто ходила на цыпочках, а Марк Захаров и Юрий Любимов тихонько отошли в тень… Представляете, что каждый из нас, поступивших тогда, сам о себе думал?  (смеется)  «Все удалось, меня выбрал гений — значит, я такой же, как он», — было написано буквально на каждом лбу. А потом началось! Какие только гадости мы про себя не слышали! Я и слов-то таких не знал до того, как познакомился с мастером.  (смеется)  Самой мягкой была метафора «мутное болото ваших мозгов».

Но я благодарен Васильеву. Во-первых, он спас от нас русский театр — и это замечательно. Во-вторых, мне теперь не страшно практически ничего, шкура стала толстой, абсолютно не трогает критика.

— Сейчас у вас есть хоть какие-то отношения с театром?

— Никаких. Вообще не хожу. Очень полюбил в последнее время балет. Единственный театр, который имеет право на существование, — это балет и опера. Драматический театр должен исчезнуть. Драматическое вяканье на сцене — это детский сад: вышли люди на сцену — и что-то там себе задумчиво молчат или переживают. Другое дело, когда балерина вышла — и встала. А опера! Посмотрите, что делает в «Любовном напитке» Доницетти великий Лучано Паваротти. Каждый раз смотрю — и рыдаю. Условность в опере великолепна: шестидесятилетний Лучано играет молодого человека, которого забирают в армию, — и с чемоданчиком выходит и поет эту замечательную арию, которая, кстати, звучит у Никиты Михалкова в «Неоконченной пьесе для механического пианино». В конце арии Лучано плачет: «Одна робкая слезинка скатилась по моей щеке». Потрясающе! В балете то же самое ощущение. Я не говорю про технику — когда Света Захарова, например, делает строго на технике тридцать два фуэте. Это не важно — важно, как у нее нога поднимается: у Светы нога думает, это видно, у ноги есть свой мозг, она живет отдельной жизнью! А что такое драма? Это обязательно: он ее не любит, или она его любит, но изменила, или он — исписавшийся художник, устал жить и решил застрелиться. Все равно будет набор из довольно небольшого количества элементов. В балете этих элементов гораздо больше — да просто позиций больше, прыжков, поворотов, пробежек и т. д. С точки зрения анализа, балет против драмы — как мощная компьютерная игра с великолепной графикой против настольной игры, нарисованной на карточках.

— Вы сейчас что-то пишете для кино?

— Года полтора назад мне предложили написать сценарий о Матильде Кшесинской. Я тогда ничего не знал о балете, очень мало — о «Русских сезонах» Дягилева в Париже в 20-е годы и совсем ничего — о русском балете 1890-х годов. Продюсер начал водить меня в Большой театр. Сначала я ничего не понимал, но потом балет стал для меня наркотиком. Я начал писать сценарий — и полгода мы жили под знаком Мариинки и Матильды Кшесинской. Режиссером на фильм приглашен Алексей Учитель. Надеюсь, осенью-зимой мы уже запустимся по моему сценарию про нашу Малечку, и я тешу себя надеждой, что у нас даже будет большой бюджет.

— Насколько я понимаю, основа вашей профессиональной жизни сейчас — это литературный и сценарный труд. Оказывается, в России литературой можно жить?

— Да, вполне.

— А преподавательская деятельность сейчас вам интересна?

— Пару-тройку раз дал согласие провести мастер-классы в киношколе по переделыванию романа в сценарий — есть у меня такой опыт с романом «Год обмана». Но не более того.

— Саша Соколов в одном из интервью около полугода назад сказал, что качественного текста можно выдавать только 3–4 часа в день, дальше надо переключаться, иначе пойдет халтура. Вы сколько хорошего текста в день выдаете?

— У меня меньше получается. Больше двух часов качественной прозы, которую имеет в виду Соколов, я сделать не смогу, просто упаду. У меня плывет все перед глазами. Это физический труд, колоссальное напряжение — мыслить и быть внутри текста вместе с персонажем. Если вы просто описываете, то вам будет легко, тогда можно хоть по восемь часов в день. Но если вы живете с персонажем — два часа, не больше.

— Как переключаетесь, как снимаете напряжение?

— Сначала лежу, чтобы голова не заболела, потому что давление сильно падает. Летом на велосипед сажусь или плаваю в озере. Физические упражнения иногда помогают, а иногда делают хуже. Представьте себе: вы сидите практически неподвижно в течение полутора-двух часов, в этот момент внутри вас происходит колоссальный эмоциональный взрыв, — сердце колотится, в голове все бурлит. Странное состояние, очень сильная усталость сосудов головного мозга. Но это касается прозы. Когда сценарная работа, могу выдавать текст подольше, потому что только диктую, мы с Надей делаем в среднем пять-шесть страниц в день.

— Коллег ваших российских читаете?

— Нет времени.

— Кого-то продвигаете из молодых авторов, которые присылают вам для оценки свои произведения?

— Были случаи. Но из того, что присылают или дают почитать, очень небольшой процент бывает по-настоящему хорошей литературой. Молодым авторам часто приходится платить за издание первой книги. Считаю, не стоит этого делать: если у тебя не купили первую рукопись, значит, тебе нужно заняться другим делом. Или, если ты оптимист, оставить на время эту рукопись — и заняться следующей.

Была, например, история с Александром Снегиревым — но там я как бы по обязанности помогал, поскольку состоял в жюри премии «Дебют», Оля Славникова позвала. Мне очень понравились рассказы Снегирева, я настоял на том, чтобы они получили главную премию в номинации «Короткий рассказ». В жюри меня поддержали Александр Артемович Адабашьян и Виктор Иосифович Славкин, за что я им очень признателен. Обожаю этих стариков: за семьдесят, но при этом такие фантастически молодые, и они услышали талантливую авторскую интонацию молодого автора. Снегирев тогда получил премию.

Потом я еще пару раз помогал Саше в каких-то юридических вещах. Молодых авторов очень часто на контрактах обманывают издатели, это ни для кого не секрет. Я ему сразу сказал: присылай договоры мне, я, как твой агент, вычитаю их и процент не возьму. Вычитал, нашел все «засады» — пункты, жестко закабаляющие автора. Интересно, какова потом реакция была в издательстве.  (смеется)

Уже через два года Снегирев со своей «Нефтяной Венерой» был со мной в шорт-листе премии «Национальный бестселлер». Это очень неплохо для стартующего автора. У меня на том «Нацбесте» был двойной триумф: во-первых, было приятно, что тогда, на «Дебюте», я не ошибся насчет Саши, а во-вторых, теперь я его побил, получив «Нацбест» за своих «Степных богов». Снегирь, конечно, грустный уезжал тогда из Питера, но ничего — я в молодости тоже пролетал мимо больших премий.  (смеется)  Всему свое время, нужно не теряться — и спокойно продолжать работать. Тогда обязательно будет еще большая хорошая книга.

— Какие явления и тенденции в современном российском литературном процессе беспокоят вас больше всего?

— Мне не нравится ирония. Это, пожалуй, самый главный дискурс, который существует на сегодня. Я не имею в виду ту иронию, когда смешно. Не нравится экзистенциальная ирония — по отношению к жизни вообще, а не только к искусству. Как говорил мой мастер Анатолий Васильев, ирония деструктивна. Согласен с ним абсолютно. Нужно на серьезные вещи смотреть серьезным взглядом, а на ироничные — ироничным. Ошибаются многие мои коллеги, которые бросаются — зачастую ради популярности и продаж — в этот ироничный взгляд. Они мгновенно находят свой рынок, такая литература продаваема, потому что читатель не всегда готов к мгновенному разговору, но всегда отреагирует на ваше подмигивание готовностью воспринимать стеб. Но это своего рода эскапизм. И, в любом случае, это заигрывание с читателем и помощь ему в побеге, а не совместный труд автора и читателя. А концепт у этих ироничных авторов ведь очень короткий: жизнь дерьмо и все кругом плохо. Но, чтобы это сформулировать, не надо быть семи пядей во лбу, согласитесь. И не надо городить огород на триста-пятьсот страниц глубоко ироничной интеллектуальной прозы, чтобы в конце сказать: все плохо, чуваки. Надо сделать хотя бы маленький шажок, чтобы стало чуть лучше. Но ироничные авторы боятся, что это повредит их ироничному имиджу — и их обвинят в пафосе, патетизме и мелодраматичности. Этот страх делает из них трусов — впрочем, очень успешных по продажам.

— Вы по-прежнему сам себе менеджер?

— По миру у меня есть агент, а в России я делаю все сам, что, очевидно, злит моих издателей.

— На это, наверняка, уходит много времени и сил, — не проще ли нанять профессионала?

— Во-первых, я решаю для себя вопросы «мачизма»: мужик должен побежать, добыть добычу и принести домой. Важно понимать, что ты добыл ее своими руками. Во-вторых, это очень интересная игра. Издатели все время ставят засады, ловят тебя, а ты вроде как не ловишься. Раньше я никогда не предполагал, что смогу, например, торговаться, а теперь мне это интересно. Я договоры читаю, как поэму Гоголя «Мертвые души». Ну, и плюс — из всего этого на счет падают или не падают реальные деньги.

— Вам нравится состояние зрелости — по-человечески, по-писательски и по-мужски?

— Да, во всех трех ипостасях. Думаю, старение — самое правильное, что изобрела природа. Стареть — это хорошо. Правда, здоровье барахлит, но на это можно и не обращать внимание. Перемены не биологические, внутренние — гораздо важнее. Древние греки говорили: те, кого любят боги, умирают молодыми. Это неправда. Нужно пройти весь отпущенный нам опыт, потому что на каждом этапе он разный — и этим интересен. Я не верю в скучную старость. И мне интересно: я знаю, как мне было двадцать, тридцать, сорок, — и я хочу знать, как будет пятьдесят, шестьдесят, семьдесят, восемьдесят… А потом решу вопрос. У меня дед в 82 года сказал: надоело, — лег и умер. В этом не было ни трагедии, ни надрыва, он просто перестал жить. Мы из забайкальских казаков, они как самураи — совсем другое отношение к смерти. Я его понимаю.

Текст — Евгения Романова, фото —  «Новый Калининград. Ru » и издательство  « Эксмо »



 
По теме
Судом установлено, что с 10 ноября 2022 года по 25 января 2023 года  подсудимый Ф., который ранее привлекался к административный ответственности по ч. 1 ст.
Окружной Калининграда перерубили освещение - ИА Русский Запад Условное изображение. Северный обход Калининграда. Ремонтники планируют восстановить освещение Северного обхода Калининграда до конца дня четверга, 28 марта 2024 года.
ИА Русский Запад
«Весна, весна, пора любви…» - Детская библиотека им. А.П. Гайдара Заслуженый артист России Николай Горлов С пушкинскиой поэтической строки «Весна, весна, пора любви…» и солнечным посылом начался концерт музыкального колледжа им.
Детская библиотека им. А.П. Гайдара
В гостях у Мурра - Детская библиотека им. А.П. Гайдара 27 марта в дни Всероссийской Недели детской книги в уютном зале библиотеки состоялась встреча друзей – калининградских писателей, художников, читателей и библиотекарей.
Детская библиотека им. А.П. Гайдара
Великий поиск с Михаэлем Энде - Детская библиотека им. А.П. Гайдара Михаэль Энде В честь 45-летия со дня издания бессмертного романа об испытаниях, отваге,
Детская библиотека им. А.П. Гайдара